Артемьев Илья - Лиза Маякина
Илья Артемьев
ЛИЗА МАЯКИНА
"Всю ночь во сне я что-то знал такое вот лихое,
Что никак не вспомнить ни мне, ни тебе..."
Егор Летов
За несколько минут до того, как Лиза окончательно проснулась, она вспомнила
нечто очень важное -- настолько важное, что просыпаться не хотелось вовсе. Она
купалась в полудреме; вокруг кружили желтые облака, внезапно сменявшиеся
отчего-то американскими горками, -- однажды, когда Лиза была еще совсем
маленькой, родители водили ее в чешский луна-парк, и Лиза с восхищением и
ужасом скользила вверх-вниз, отчасти приближаясь к невесомости. Между тем, это
самое, важное, сопровождало Лизу как ангел-хранитель или, еще лучше, -- как
нечто само собой разумеющееся, настолько очевидное и прекрасное, что забывать
о нем попросту не было никакого резона. Однако именно в тот ослепительный миг,
когда Лиза была уже на полпути к совершенному пониманию сущности своего
знания, запищал будильник, неопровержимо заявляя о начале нового дня и,
одновременно, прекращении всяческих иллюзий. Когда Лиза проснулась, она едва
не плакала: настолько ясным и окончательным было знание, которое она
ухитрилась полностью забыть с первыми гудками трехрублевого китайского
приспособления.
Однако и это впечатление вскоре переместилось в область сна, вернее,
воспоминаний о сне; вставая с постели, Лиза помнила, что несколько минут назад
каталась на американских горках, а все остальное как-то скомкалось. Она
поплелась в ванную, почистила зубы и вымыла лицо американским гелем с
загадочной формулой "пи-аш пять и пять", сущность которой представлялась Лизе
совершенно непостижимой. Говорят, профессия накладывает отпечаток; Лиза в душе
старалсь не соглашаться с этой парадигмой, обоснованно считая, что тот
отпечаток, наложить который способна должность библиотекаря, отнюдь не
радостен. Так или иначе, но гуманитарное образование начисто лишало ее
способности понять американскую формулу; сквозь ароматную пену Лиза пыталась
раскрыть ее смысл, и он представлялся ей в виде громадных молекул, похожих на
разноцветные воздушные шарики, связанные в причудливую гроздь. Разглядывая
свое розовое отражение в зеркале, она представляла себя парящей на этих
шариках, и поднималась к небу и желтым облакам до тех пор, пока, наконец,
полностью не проснулась. И здесь, когда она застала себя за приготовлением
яичницы из последнего оставшегося в холодильнике яйца, Лиза внезапно осознала,
что из памяти вылетело нечто исключительно важное.
Что бы это могло быть, рассуждала Лиза, вспоминая дела, которым должен был
быть посвящен сегодняшний тусклый день. Так. Отдать Лариске три рубля -- раз
(можно, конечно, и попросить обождать до получки, но у ее Петьки день
рождения, и в школу надо что-то нести), купить свеклы и капусты на борщ --
два, потом девочки говорили, что в "Дружбе" есть хорошие прибалтийские трусы
(пойти посмотреть) -- три. Что еще? Вроде все, трезво рассудила Лиза, не
любившая, когда посторонние мысли надолго занимали ее воображение. Однако,
допив чай, она поняла, что все-таки упустила какую-то важную мелочь. Ага --
поставить на туфли набойки! Ой, -- тут Лиза даже испугалась, вспомнив, что
набойки уже поставлены, и быстро сказала себе: "Перестань сейчас же". Она
наскоро собрала сумочку, подвела губы и с досадой выпорхнула на улицу, которую
с утра заволокло монотонной прилипчивой моросью, необычной для июля месяца.
Двери троллейбуса распахнулись как раз в самую лужу, оставшуюся после ночного
обширного ливня, и Лиза, сокрушаясь,
