Арсенов Яков - 76-Т3
Яков Арсенов
76-Т3
ПРОЛОГ
Реальными в романе являются фамилии персонажей и место действия.
интриги, факты, характеры, события и мнения - плод фантазии автора.
Вымышленное могло бы с большой вероятностью происходить в
действительности. Наверняка в романе найдется много совпадений жизни и
вымысла. Все они - случайны.
Просьба к прототипам не спешить подавать на автора в суд. Даже отчасти
эти наброски не есть документальные.
Абсцисса шоссе пронизывает пустыню. Вахтовый автобус легко расчленяет
пространство. Словно подводит черту. Вечер едва обозначен у горизонта синими
штрихами. Держась в стороне, он стелется вдоль дороги, не удаляясь и не
приближаясь.
Вжатый в сиденье, я бесцельно обозреваю заоконную живопись. Справа
струится полоса захиревших карагачей, слева - натуральный ряд километровых
столбов, а дальше, насколько видит глаз - плывут пески, схваченные кое-где
колючкой да саксаулом. Пустыня впервые вплотную соседствует со мной.
Незоопарковые верблюды, прыткие, как молнии, вараны, орлы на высоковольтных
опорах - как последние известия. Но с новостями ко мне лучше не подходить.
Ничего не впитываю. Раствор памяти пересыщен. Не могу запомнить ничего
нового, не упустив из былого. Память низводит любую попытку здравой мысли.
Друзья проходят в обнимку с облаками, минуты счастья встают на фоне желтых
плакучих дерев. И пять этих выпавших из череды лет - цифрой, одной и той же
цифрой на километровых столбах... Вечер в одиночку стелется вдоль дороги, не
удаляясь и не приближаясь...
Жизнь периодически берет порцию людей и пропускает через мясорубку. Они
выходят притертыми. Тут бы жизни немного погодить, не разбазаривать
созданное, а целиком бросить на какой-нибудь прорыв. Зачем нас распределять
по стране? Направить всех на один объект... Но жизнь не мелочится. Если она
развалила столько империй, есть ли смысл говорить о нашей группе? Расскажи
эти сантименты попутчикам - обхохочутся! Нашел, скажут, трагедию!
С распределением мне повезло. Сотрудники терпимые. Представились,
пригласили в гости и не спрашивают, почему не прихожу. Думаю, мы подружимся.
Но пока один телефонный звонок Гриншпона дороже всех производственных
отношений.
Питаюсь письмами. Сегодня знаменательный день - получил записочку от
Климцова. В подшивке не хватало только его конверта. После случившегося
другой вообще не написал бы никогда.
Иное дело - Татьяна. Ее дружба прочна и надежна, как двутавр.
Приговоренная высшей школой к высшей мере - отчислению через исключение из
комсомола, Татьяна не выпала из поля зрения. В армию ее не призвали, как
Решетнева, но в армейскую столовую она устроилась. Проработала год,
восстановилась. Сейчас на пятом курсе. Доучивается. С ней произведен
троекратный обмен мнениями по поводу разлуки. Каждое ее эссе едва умещается
на семи листах.
"В новом коллективе меня так до сих пор и не признали. Смеются, как
больные!" - пишет она.
Не волнуйся, Таня, все устроится! Нам и то понадобилось столько лет,
чтобы понять тебя, а там, посуди сама, - совершенно чужие люди.
Симбиозники Пунтус и Нынкин пишут легко, как Ильф и Петров. Их
конгениальные умы настолько взаимозаменяемы, что я теряюсь, кому отдать
должное, кому - предпочтение."Сразу по прибытии на место отработки нас
отправили в Киев на курсы повышения квалификации. Таскались по Крещатику и
нос к носу встретились с Фельдманом. От неожиданности он шарахнулся, словно
мы столкнулись ночью на кладбище. Формой одежды он спровоцировал нас.
Произвели небольшое вы
